Почему Успенский расстался с Гурджиевым?

Вопрос: Я заканчиваю читать книгу Успенского «В поисках чудесного», и меня очень интересует вопрос, почему Успенский ушел от Гурджиева. Почему он решил в какой-то момент расстаться с ним и работать отдельно? В книге об этом мало сказано; мне кажется, что Успенский защищает Гурджиева, умалчивая о многом. Не могли бы Вы рассказать, что произошло, или направить меня к каким-то другим источникам по этой теме?

Успенский действительно предельно сдержанно говорит о том, почему он решил уйти от Гурджиева. В контексте «В поисках чудесного«, я подозреваю, что это связано с его целью написания данной книги. Если бы он стал критиковать методы Гурджиева или пространно объяснять, почему он решил уйти от него, то это внесло бы в книгу атмосферу сплетен и интриг и снизило бы объективность излагаемых знаний.

Однако нежелание Успенского говорить о причинах своего ухода от Гурджиева не ограничилось только его книгами. Ученики рассказывают, что в какой-то момент ему так надоело, что его постоянно спрашивают о Гурджиеве, что он дал им задание, не упоминать его имени. Я подозреваю, что он сам не смог бы точно сформулировать, что именно произошло. Он намекает на произошедшее в книге «В поисках чудесного«. Но язык имеет ограничения. Переживание, выраженное словами, не может передать атмосферу времени и места, в котором все произошло. Мы, не присутствовавшие при этом, заполняем пробелы собственным воображением и искажаем изначальность события. В духе объективности зачастую разумнее вообще не говорить, чем приоткрывать дверь для фантазий и интерпретаций.

В книге «В поисках чудесного» Успенский рассказывает о том, что разрыв происходил постепенно. Летом 1916 года, через год после знакомства Успенского с Гурджиевым, Георгий Иванович увозит восемь своих учеников в загородный дом в Финляндии для более сосредоточенной работы. Это был поворотный момент для Успенского, который углубил его понимание работы и вселил в него надежду на то, что с помощью Гурджиева он сможет добиться реальных внутренних изменений. После этой встречи он писал:

Гурджиев (около 1917 г.)

Томас де Гартман

[УСПЕНСКИЙ] “Именно в это время в моих взглядах на самого себя, на окружающих и особенно на «методы действия» начались вполне определённые перемены… Они никоим образом не были связаны с тем, что было сказано в Финляндии, а оказались результатом эмоций, которые я там пережил… Где-то глубоко внутри себя я понял эзотерический принцип невозможности насилия, т.е. бесполезности насильственных мер для достижения каких бы то ни было целей.” ⁱ

Примерно через год, в 1917 г., Гурджиев собрал 13 своих учеников на шесть недель в Ессентуках, у подножия Кавказских гор в России. И снова Успенский описывает знания и методы, которыми Гурджиев поделился на этом собрании, как глубоко значимые. «Нам были даны некоторые общие положения, которыми, как мне казалось, мы могли бы руководствоваться в дальнейшем», — говорил он. Однако, как ни странно, встреча в Ессентуках закончилась неожиданно и печально:

[УСПЕНСКИЙ] “И вдруг все переменилось. По причине, показавшейся мне случайной, из-за трений между некоторыми членами группы, Гурджиев объявил, что распускает всю группу и прекращает всякую работу.” ⁱ

Нет необходимости говорить о том, что этот инцидент стал большим ударом для всех участников. Нам, не присутствовавшим при этом, невозможно осознать степень разочарования от того факта, что вложения в учителя, доверие, оказались напрасными, да еще и по пустяковой, казалось бы, причине. Немного больше об обстоятельствах такого внезапного конца мы узнаем от де Гартманов. Они являются единственными из присутствовавших в Ессентуках, кто впоследствии рассказал об этой ситуации в своих мемуарах:

[ТОМАС ДЕ ГАРТМАН] “[Гурджиев] изводил Петрова (другого ученика, не Петра Успенского) почти до предела. Наконец Петров не выдержал. Он забылся и гневно ответил господину Гурджиеву. Г-н Гурджиев повернулся и вышел из дома, а через час было объявлено, что дальнейшая работа прекращается для всех, так как один из старших учеников проявил себя неподобающим образом по отношению к своему учителю.” ⁱⁱ

Петр Успенский

Ольга де Гартман

[УСПЕНСКИЙ] “Все это очень удивило меня: я считал момент самым неподходящим для «игры»; а если то, что говорил Гурджиев. говорилось всерьез, тогда зачем же было все начинать? За весь этот период мы совершенно не изменились; и если Гурджиев начал работу с нами, какими мы были, почему же он прекращает ее теперь?” ⁱ

Естественное разочарование от осознания того, что Гурджиев разгоняет всю группу и прекращает работу, в сочетании с более ранним осознанием Успенским бесполезности применения насилия дают все основания для понимания причин раскола.

[УСПЕНСКИЙ] “Должен признаться, что с этого момента мое доверие к Гурджиеву начало колебаться. В чем здесь дело, что именно вызвало во мне такое отношение — мне трудно определить даже теперь. Но факт остается фактом: с этого момента я стал проводить разделение между самим Гурджиевым и его идеями; а до сих пор я не отделял одно от другого.” ⁱ

По мере развития событий трещина расширялась. В конце концов Успенский решил порвать все контакты с Гурджиевым и продолжить работу самостоятельно. Впоследствии многие пытались объяснить этот разрыв, не имея на то оснований. Они сводили всю сложность конфликта, который, по признанию самого Успенского, был трудноопределим даже для него, к черно-белому вердикту, оправдывающему одну сторону и осуждающему другую. Одни принимали решение в пользу Гурджиева, объясняя его действия его уникальными и вдохновенными методами и утверждая, что Успенский в своей интеллектуальной слепоте пропустил тот самый урок, который хотел преподать Гурджиев. Другие решали в пользу Успенского, воспринимая такие события, как внезапный роспуск ессентукской группы, как доказательство того, что Гурджиев был угрюм, жесток и склонен к манипуляциям, и что его ученики не могли дальше подчиняться его методам. Не присутствуя лично при тех событиях, мы видим то, что хотим видеть, и заполняем недостающие пробелы, чтобы все соответствовало определенной воображаемой картине.

Как бы то ни было, отвергать наследие Гурджиева и Успенского из-за их разногласий — значит выплеснуть ребенка из корыта вместе с водой. Мы вынуждены прийти к тому же выводу, что и Успенский: нужно отделять послание от его посланников. Сам Гурджиев всегда подчеркивал, что его учение уходит корнями в древние традиции. Во второй части «Искателя истины» сделана попытка показать, что многие из них до сих пор широко распространены: христианство, буддизм, иудаизм и т.д. Уникальный вклад Гурджиева имел две стороны: он изложил изначальный смысл древних учений в новой и доступной форме, и предложил практические инструменты для проверки полученных знаний. Когда мы проверяем идею на опыте, мы отделяем ее от ее посланника и делаем ее своей собственной.

Вопрос: Не приходило ли Вам в голову пожалеть о том, что Вы встретили Гурджиева?

Успенский: Никогда. Почему? Я получил от него очень много. Я буду всегда благодарен себе за то, что после первого же вечера я спросил его, когда я смогу увидеться с ним в следующий раз. Если бы я этого не сделал, мы бы сейчас здесь не сидели.

Вопрос: Но вы тогда уже написали две блестящие книги.

Успенский: Это были только книги. Мне хотелось большего. Я хотел чего-то для себя.ⁱⁱⁱ